По многочисленным просьбам моих друзей было написано продолжение предыдущего рассказа. Вот оно.
Не МожетСегодня у Сани был день рождения.
Странно получилось - вроде бы собирался пригласить много гостей и даже успел слегка повздорить по этому поводу с матерью ещё накануне, а теперь в его сознании сидела какая-то неясная муть, необъяснимая и оттого весьма подозрительная, похожая на провал в памяти. Где-то там чётко печаталась мысль, что приглашены только девять человек; это наводило на невесёлые размышления.
Ничего не оставалось, как начинать готовиться к их приходу, несмотря на испорченное подспудными ожиданиями настроение, поэтому Саня, не особенно убиваясь по поводу того, что всё обернулось именно так, отправился на кухню готовить фруктовый суп, рецепт которого он как-то выпросил у Радхи Раман даси, снабдившей тогда письменные указания наглядным примером.
Рецепт был простой, однако с некоторыми хитринками; не зная о них, можно было долго блуждать в желании сотворить нечто похожее. Саня не особо вникал в суть дела, а чуть позже с большим удовольствием поглощал лакомство, вполне заслуженно нахваливая ту, кто его приготовила. Волшебное мастерство! Правда, Саня также знал, что блюда, созданные великим гением Мохан даси, не могли сравниться ни с чем, что он сам когда-либо пробовал и что он сам когда-либо попробует - и оттого кушанья, к которым свою руку прикладывала она, он уплетал за обе щёки…
Вот за такими нехитрыми размышлениями Саню и застал мощный удар головой об пол. Что-то твёрдое подвернулось под ногу, но Саня, то ли не заметив, то ли нарочно решив не замечать этого, в результате споткнулся и с шумом грохнулся вниз, по дороге сбив висевшие над рукомойником кухонные приборы; поварёшка с глухим стуком упала рядом с левой рукой хозяина.
Удар был такой сильный, что Саня даже не сразу сообразил, что же произошло. Поначалу ему казалось, что он лежит в своей комнате и что ровные серые разводы перед глазами - всего лишь следствие ещё не отошедшего сна. Однако, попытавшись шевельнуться, Саня осознал, что лежит у входа в кухню. Приподнимаясь, он ощутил жестокую слабость в коленях; пришлось сесть на табурет у стола.
Пару минут спустя Саня пришёл в себя окончательно. Всё ещё недоумевая по поводу случившегося, он выругался про себя, крутя головой, поднялся и направился в ванную. Освежившись, Саня выдохнул, вытираясь любимым жёлтым полотенцем, и вернулся на кухню.
Количество неприятных мыслей возросло; явно не хватало кое-какой информации, но Саня приказал себе не думать о всякой ерунде и начал собирать ингредиенты. Странным образом он позабыл, где и что лежит, и ему пришлось облазить все подвесные шкафы, две тумбочки и даже небольшой столик со специями.
Отчаявшись где-либо обнаружить сахар, Саня снова присел на табурет и нервно забарабанил пальцами по столу, полубезразлично обводя глазами кухню; внезапно его прошиб пот - коробка лежала в мусорном ведре, стоявшем прямо под раковиной, причём открытой стороной вниз. Саня бросился к ведру; аккуратно, чтобы не высыпать внутрь весь сахар, он попытался достать коробку - и ахнул.
Сахар, весь до последней крупицы, уже лежал в ведре вперемешку с мусором; искать в этом салате несколько грамм чистого сахара было полным безумием, поэтому Саня со стоном сел на пол, комкая коробку, и с неожиданной злостью швырнул её в ведро.
Прежде чем идти в магазин, Саня решил проверить наличие в доме всех ингредиентов и мгновенно занялся поисками муки; та оказалась на самом верху ближайшего к окну шкафа, и Саня то ли из-за спешки, то ли по неосторожности опрокинул на себя всю банку со сладким белым порошком. Мука набилась в ноздри, засыпала глаза и попала в рот; отплёвываясь и чихая, Саня отчаянно замахал руками - и рухнул в сухую белую лужу, подняв тучи порошка в воздух.
К счастью, на этот раз он успел подставить руки - и подтянулся, касаясь пола; безысходная ненависть отразилась на его лице, когда он увидел, во что превратилась его одежда. Проклиная сегодняшний день, Саня встал и поплёлся за веником.
Как он и ожидал, веник куда-то исчез. Саня перевернул туалетную комнату вверх дном, но обнаружил только кусок венчика, плавающий в унитазе; широкий железный совок, изогнутый замысловатой дугой, валялся поблизости. Саня нажал на ручку слива, но она внезапно громко хрустнула и отломилась, оставшись в его руках.
В этот момент раздался громкий звонок в дверь; Саня, слегка оглушённый от неожиданности, потянулся к умывальнику, надеясь хотя бы вымыть лицо, и в ярости швырнул ручку слива в сторону. Твёрдый пластмассовый шарик застучал по плитке пола.
Уже вытираясь, Саня услышал настойчивую трель повторного звонка и сделал шаг назад, пихая дверь ногой, но внезапно оступился и стал падать. Чтобы притормозить падение, он ухватился за совок, но тот резко поехал в сторону и врезался в нижнюю часть унитаза; керамика треснула и потекла. Саня, не заметив этого, судорожно рванулся, пытаясь вскочить, но не рассчитал, и совок со страшной силой ударил в трещину; осколки полетели в стороны, и потоки вонючей воды хлынули наружу.
Кое-как встав, Саня бросил беглый взгляд на потоп и поспешил к двери, звонок которой уже разрывался от крика.
На пороге стоял Лёха.
- Ты что, спишь, что ли? - протараторил он. - Я вот решил пораньше зайти, может, помочь что-нибудь…
- Как раз вовремя! - сделав большие глаза, заметил Саня. - Заходи.
Быстро сбросив туфли, Лёха пошёл за Саней в кухню.
- Да у меня тут бардак какой-то, - жаловался Саня по дороге. - Я даже…
Струи холодного воздуха ворвались в горло Сани, сбивая дыхание и мешая говорить, когда он наступил на бывшую ручку слива в пахучей луже у входа в ванную и полетел головой вперёд. Удар наотмашь об острый угол пришёлся чуть выше лба; табурет накренился и рухнул под стол.
Саня, сделав неверный шаг, снова упал и растянулся в россыпях муки; он порывался встать, но липкий белый порошок скользил под руками. Нащупав поварёшку, Саня перевернул её основанием вниз, намереваясь опереться на него; в этот момент Лёха бросился к нему и, в спешке налетев на край рукомойника, развернулся, падая сверху. Саня выставил перед собой руки, защищаясь, но сильный толчок смял руку и вдавил стальное основание в горло; крик утонул в прерывистом булькании, а тело в агонии забилось на полу.
Саня хрипел, кровь хлестала из раны, заливая руки и грудь невольного убийцы и стекая на пол, а Лёха никак не мог подняться, и наполовину растворившиеся кроваво-сырые песчинки муки оседали под его ладонями…
* * *
Вадим на похороны не пошёл. После выпитого за целый день жутко кружилась голова; один раз он даже потерял сознание, а очнулся уже на кресле-диване. Вылазка в туалет отбила желание спать, и Вадим, включив на сотовом телефоне подсветку, глянул на время - три двадцать.
Вадим и Лёха пили с прошлой ночи - не метод избавиться от боли, но очень действенное временное средство. Раздавив бутылочку у Вадима, друзья отправились к Лёхе, где и провели уже почти сутки.
Вадим осторожно, стараясь не задеть что-нибудь, взял со стола сигареты, зажигалку и вышел в общий коридор, аккуратно прикрыв за собой дверь квартиры. Лёха как-то разрешил ему самостоятельно выползать туда по ночам, и Вадим иногда этим пользовался, стараясь, правда, не злоупотреблять.
Под левой ногой громко затрещали доски; здесь недавно то ли меняли трубу, то ли прокладывали кабель, и пустое пространство высотой около метра, отделённое от внешнего мира деревом пола, темнело в прорехах уложенного на скорую руку стройматериала.
Вдобавок сильно разболелась нога; это началось ещё около месяца назад, но Вадим тогда не придал этому значения, а теперь, после долгожданного визита к хирургу, его ожидали томительные дни лечения и повторных приходов.
Боль растекалась по ступне, слегка пульсируя, но Вадим, решив покурить и прилечь, медленно, поджимая левую ногу, двинулся к окну в конце коридора. Подсознание кружилось вокруг, как оса, и распадалось осколками кратких воспоминаний.
На Лёхе крови не оказалось. Почему? Ведь он сам говорил, что был весь в крови! Нет, на иносказание это не похоже… А потом ещё этот розовый сахарный шарик, найденный у Сани во рту… Бред какой-то!
Вадим выбросил окурок в окно и зашагал обратно. Внезапно острая боль пронзила всю левую ступню; Вадим даже подпрыгнул на месте. Правая нога, принявшая на себя вес тела, с силой врезалась в пол; дерево надломилось, раздался оглушительный треск. Вадим махнул руками назад, чтобы удержаться, но добился только того, что, падая, наткнулся телом на ломаные края досок и закашлялся, отхаркивая собственную кровь; деревянные лезвия вошли в плоть пониже солнечного сплетения и пробились в живот, проходя почти насквозь.
Вадим пытался мычать - членораздельных звуков не получалось, - но в это мгновение доски треснули окончательно, и сознание оборвал мощный удар головой об какой-то вентиль; из-под разбитой головы широкой струйкой потекла кровь вперемешку с мозговой жидкостью. Губы в судороге приоткрылись, и наружу выскользнул мягкий шарик, смоченный слюной; крошась на подбородке, он рассыпался на груди лёгкой песочной стружкой.
Так наступало утро…
* * *
- Что-то здесь не так, - пробормотал Лёха себе под нос.
- Что? - повернулся Макс.
- Я говорю, что-то здесь не так, - повторил Лёха и вздохнул.
- А-а-а, ты про смерти, - кивнул Макс. - Не знаю. По-моему, просто совпадение. Хотя…
- Клёвое совпадение, - съязвила Ольга.
- Мда, - протянул Саша Иванников.
- Во-первых, обе подряд, - начал Лёха.
- Ну и? - пожал плечами Макс.
- Во-вторых, ещё эти… как их… отложения какие-то, - вставил Саша.
- Какие отложения? - поморщился Макс. - Сахар и табачная труха?
- Точно, - задумчиво пробормотал Лёха. - Раскрошенная сигаретная начинка на груди и подбородке. При чём тут она?
- Не знаю, - отмахнулся Макс. - Один слишком любил сахар, другой - сигареты. Вот и всё.
- Ну мы же вместе же смотрели, - напомнил Лёха. - «Пропущенный звонок», помнишь?
- Ага, - поддакнула Ольга. - Только там вообще-то эта… вишенка, кажется, была…
- И звонили там по сотику, - отрезал версию Макс.
- Нет, тут что-то другое, - снова пробормотал Лёха…
* * *
Пашка в изнеможении опустился на скамейку. Работа на износ, в полную силу - плюс адская жара и одуряющая монотонность, а выпитые соки даже не успевали восстановиться к очередному выходу, - и вот результат - хроническая усталость.
Самое главное в этом колесе - добраться домой, что-нибудь съесть и провалиться в мёртвый сон. Иначе белка может просто сломаться.
Необъяснимая резь в желудке преследовала уже с месяц, ещё до того дня, когда умер Саня. Вадим тогда сказал, что это психическое - да Пашка и сам понимал, - но боль с каждым приходом крепчала и даже не думала исчезать. От постоянной духоты кружилась голова; иногда Пашка ловил себя на том, что падает, теряя сознание.
Тряхнув головой, Пашка встал и зашагал в сторону дома. Пройти-то оставалось не так уж много - пару кварталов, да и воздух, приятно пахший своей теплотой, навевал смутные надежды. Горизонт уже подёрнулся свежими пятнами темноты и постепенно уплывал в иное измерение, - дышалось легко и хотелось думать.
Внезапный порыв свежего ветра принёс сильную слабость в ногах; проваливаясь в сладкое забвение, Пашка сосредоточил всю свою волю на том, чтобы выстоять.
«Домой», - успел подумать он.
Прошло какое-то время, прежде чем он пришёл в себя. Сообразив, в чём дело и где он находится, Пашка с неожиданной лёгкостью встал и быстрыми шагами направился к дому.
Уже поднимаясь по лестнице внутри подъезда, Пашка мысленно усмехнулся и прошептал:
- Вот я и обманул тебя, смерть…
В тот же миг слабость снова ударила по ногам, подкашивая их; колени стукнулись об угол ступени, и Пашка застонал. Голова закружилась, словно вращаясь по кругу; желудок пронзила резкая боль. Пашка в последний раз усмехнулся, глядя в лицо смерти, и тут же содрогнулся, выкашливая что-то пенисто-красное с солёным привкусом; резь усилилась. Уже выпадая из реальности, Пашка ощутил внутри себя какое-то сильное движение; нечто толкалось, пробивая дорогу к его горлу, и наконец - выплеснулось. Новый спазм разрезал пищевод - наружу выползали кишки, - но Пашка был уже далеко оттуда, - даже когда в потоках рвоты и слизи из его рта вышло ещё сокращавшееся сердце.
Ночь подошла, скрываясь, и неощутимы были её первые касания, а на ступенях в разрывах своих внутренностей скрючилась сухая худощавая фигура. Смерть смеялась вдогонку и наивно плакала, полагая, что эти шаги не будут написаны…
* * *
- Нам нужна реальная зацепка, - объясняла Ольга. - Иначе…
- Долгие проводы - лишние слёзы, - вставил Макс.
- Да, - усмехнулась Ольга, - можно и так сказать…
- Давайте по существу, - развёл руками Лёха. - Что мы имеем?
- Прежде всего мы имеем то, что больше никто не желает этим заниматься, - резонно заметила Ольга.
- Ну, Джон работает с утра до ночи, - напомнил Саша, - а Андрюше после разрыва с Настей, по-моему, вообще всё фиолетово.
- Проблема ещё в том, - добавил Лёха, - что у нас нет точных фактов. Неизвестно, кто может умереть и в связи с чем? Не оборвётся ли ниточка на Пашке? А может быть, умрут ещё двое из нас?
- Мда, - озадаченно кивнул Макс. - Надо расширить круг поиска. Для начала предлагаю принять версию, согласно которой погибнут все, то есть Джон, Дюха, Настя и мы.
- Неплохо, - заметил Лёха. - У меня есть план.
- И? - уставился на него Макс.
- Нас четверо, - начал Лёха, - и…
- Пока что, - заметил Саша с иронией.
- Ну да, - кивнул Лёха и продолжал:
- Пусть каждый из нас занимается своим делом. Макс, попытайся раздобыть максимум полезной информации по своим каналам. Можешь хвататься и за бесполезную. Ольга, поговори с Настей. А мы с Саньком…
- Да я уже с ней говорила, - сделала большие глаза Ольга. - Сегодня.
- Ну и как? - поинтересовался Лёха.
- Никак, - бросила Ольга. - Сказала, что её это не интересует.
- Вот-вот, - поддакнул Макс и вздохнул. - Вот так и сдохнем мы, как идиоты, а они все в живых останутся.
В резко наступившей тишине Ольга негромко кашлянула.
- Давай-ка ты оставишь свои предположения до востребования, - посоветовала она. - И займёшься делом.
- В общем, мы с Саньком поищем причины и следствия, - закончил Лёха и задумался.
- Будете разбирать варианты? - поинтересовалась Ольга.
- А что ещё делать? - ответил Саша.
* * *
Она стояла. Темнота вокруг неё лишь оттеняла неизбежность её скоропалительных желаний; музыка жизни дарила вдох, вплетаясь в существование излишне простыми шагами до сокровенной точки, а тишина смерти отнимала выдох, и певчие звуки её расцветали под кожей подобно жару наркотика, - кто знает? - может, это и есть самый изощрённый наркотик из возможных, тонкая упругая нить, дивный блеск алмаза в нервных переплётах судьбы, - не может, ведь это
так…
Она пошевелилась, смеясь, и подставила ладони неведомо ласковой и приятной истоме; в глазах отразилась грусть - лишь на мгновение, - а затем она улыбнулась. Хищница была готова к очередному броску, и тени на её ресницах шептали ей, что непременно получится…
* * *
- Пиво будешь? - с порога спросил Макс.
- Не знаю, - замялся Лёха. - Нет… наверное. Я сегодня на работе так напился этого пива…
- Император придёт? - крикнула из комнаты Ольга.
- Нет, - сообщил Лёха. - Он спит мёртвым сном после работы. Да и поздно уже.
- А грыбы будешь? - снова крикнула Ольга.
- Какие грыбы? - с улыбкой поинтересовался Лёха, раздеваясь.
- Да, меня один знакомый угостил, - объяснил Макс.
- Солёные? Варёные? - протараторил Лёха.
- Жареные, - отрезал Макс.
- Ну… буду, наверное, - кивнул Лёха, проходя в комнату и здороваясь с Ольгой.
- Э-э! - одёрнул его Макс. - А руки кто будет мыть?
Лёха натянул предложенные тапочки и поспешил в сторону ванной. Пока он мыл руки, Макс принёс из кухни тарелку с аппетитными на вид кусочками грибов.
- О! Может, разогреть? - спросил Макс, когда вошёл Лёха.
- Нормально, - отмахнулся Лёха и, присев за стол, схватил самый большой кусок.
- Значит, так, - начал он, технично совмещая приятное с полезным. - Мы с Саньком сидели всю ночь и пришли к двум однозначным выводам. Первое: всех, кто должен умереть, незадолго до смерти начинают мучить всякие обмороки и прочая фигня. Второе: шарики или нет, но это - продукт последних действий перед смертью.
- У Шпака - магнитофон, у посла - медальон, - пробормотал Макс.
- Типа того, - кивнул Лёха. - Саня как раз собирался готовить сладкое на кухне, где он зависал целыми днями, Вадим просто курил, а Пашка довёл себя до инфаркта…
- Ага, - кивнула Ольга с усмешкой. - Наружного.
- Придётся нам теперь все свои любимые привычки бросать, - сделал вывод Макс.
- Все-все? - пристально посмотрела на него Ольга.
Макс задумался.
- Не дождёшься, - объявила Ольга.
Макс улыбнулся.
- Кстати, я тут общался с Настей, - заметил Лёха. - Сдаётся мне, она в полном ступоре из-за всего этого - и вытащить её оттуда будет очень сложно.
- Поживём - увидим, - проговорила Ольга и, отхлебнув из кружки, повернулась к Максу:
- А ты почему грибы не ешь?
- Да я не хочу что-то, - с таким видом, как будто ему надоело решительно всё, пробурчал Макс.
- Ну и зря, - приподняла брови Ольга, подхватывая кусочек и опуская его в рот. - Вкусные грибы.
- Ладно, - напомнил Лёха. - А что у вас?
- Ну вот, - отхлёбывая из своей кружки, проговорил Макс и уставился на Лёху. - Суть. Во-первых, все смерти одиночные, то есть на раз. Значит, все остальные, возможно, - Макс поднял палец, - повторяю, возмо-ожно, будут такие же. Во-вторых, ты в курсе, что сегодня должен ещё кто-то умереть?
- Почему? - быстро спросил Лёха.
- Потому что Саня погиб пятого мая, а Вадим - через три дня. Пашка погиб ровно через две недели после Сани, - активно подключилась Ольга, которая уже явно была в курсе. - Вот и считай.
- А-а, сегодня же три дня со смерти Пашки, - вспомнил Лёха.
- Во-о-от, - протянул Макс. - А хочешь ещё суть?
- Ну, - поторопил Лёха.
- Из практики расследования уголовных преступлений следует, - вздохнул Макс с видом умудрённого сединами старца, - что любой преступник, имея определённые мотивы, может следовать какой-нибудь конкретной схеме. А в нашем случае всё ещё проще.
- Почему? - опять спросил Лёха.
- Легче всего уничтожить одинокую жертву, - объяснил Макс, - ту, у которой весьма ограниченный круг родных, друзей ну или кого там ещё. Достаточно правильно выбрать момент - и дело сделано. Чтобы деморализовать жертву, преступник иногда убивает близкого ей человека. Известны случаи, когда после этого жертва сама искала смерти - и находила.
- Да, узнать бы ещё, кто это делает, - отрешённо проговорила Ольга.
- Мда-а-а, - громко протянул Лёха. - Не подходит.
- Почему? - спросил на этот раз Макс.
- Потому что Саню, получается, убил я? - с вызовом произнёс Лёха.
- Очень смешно, - кивнула Ольга.
- Да нет, это понятно, - махнул рукой Макс. - Не в этом суть. Суть в том, что, раз уж началась такая пьянка, то мы стопроцентно умрём. Причём все. И ты, и я, и Настя, и Ольга…
- Да уж, - потрясённый догадкой, пробормотал Лёха.
- Короче говоря, нужно сесть и спокойно ждать, - дала рецепт Ольга. - И сдохнуть по скудоумию, - добавил Макс.
- Ну а как с этим бороться? - поинтересовалась Ольга.
- Пока не знаю, - задумчиво проговорил Лёха. - Но я уверен, что средство есть - только вот какое? Нам бы проникнуть в природу этих смертей…
Ольга усмехнулась.
- Что-то у меня голова уже кружится от этого пива, - пожаловалась она и тяжело вздохнула, отводя скучающие глаза.
- Да? - скучающим же тоном проговорил Макс и зевнул. - Ну, ложись на диван.
Ольга встала, делая шаг, но споткнулась на ровном месте и упала на колени. В глазах появилась рябь; руки повисли, безвольные и тяжёлые. Что-то до боли колкое впилось в уши, распуская тишину.
Макс глянул на Ольгу.
- Что-то случилось? - лениво протянул он, но, заметив стеклянный блеск в её глазах, тут же вскочил вместе с Лёхой.
- Беги за мамой и за аптечкой, - бросил Лёха и склонился над Ольгой.
Макс хмыкнул, но вышел из комнаты.
Странная краска поселилась в глазах; она множилась на составные и беспрестанно делилась, расплываясь мириадами мельчайших белых точек. Звуки больше не беспокоили, свиваясь в узкую бумажную ленту без надписи; грудь надломила невыносимо тёплая волна, и горлом хлынула кровь.
Лёха попытался приподнять подругу, но второй прилив пришёл не один; судороги вырвали Ольгу из его рук и швырнули на ковёр лицом вниз. Извиваясь, Ольга перевернулась на спину - и третий поток ударил из горла; глаза дрожали навыкате, а кровь давила собой дыхание, когда Лёха снова приподнял её.
Ольга попыталась вдохнуть, но воздуха не было; внутри был огонь - и его раскалённые капли плавили кислород. Последний судорожный вдох - скорее, уже рефлекторный, - и Ольга обмякла у Лёхи на руках.
На пороге комнаты появился Макс в сопровождении мамы. Почуяв неладное, он сделал один быстрый шаг и как-то сразу оказался рядом.
- Мы опоздали, - прошептал Лёха, опуская голову.
Изо рта Ольги вырвалась струя темноватой жидкости, смешанной с остатками грибов, и потекла по рубашке Лёхи. Макс прерывисто вдохнул и, схватившись за голову, сел на диван. Ему было плохо…
* * *
В четверг вечером Макс зашёл к Лёхе домой.
- Привет, - мягко проговорил тот, впуская друга. - Ну как, отошёл?
- Да, - коротко бросил Макс. - Понимаешь, пока я тут около суток валялся в ступоре, мне в голову пришла одна мысль.
- Говори, - кивнул Лёха, заходя в свою комнату. - И проходи.
Разувшись ещё с наружной стороны двери, Макс поставил ботинки с другой и вошёл. Хитрая улыбка не сходила с его лица.
- Ну, - поторопил Лёха.
- Дело в том, - страшным шёпотом сообщил Макс, - что теперь я точно знаю, из-за чего Ольге стало плохо.
- Да? Из-за чего?
- Этот гриб называется навозник, - пояснил Макс. - Если употреблять его в пищу одновременно с алкоголем, можно отравиться. Но! Такого эффекта всё равно быть не должно…
- Да уж, приколы нашей жизни, - усмехнулся Лёха, садясь.
- Погоди-и, - протянул Макс, сжимая зубы. - Это ещё не всё.
- Да? - повернулся к нему Лёха.
- Скажи-ка, в котором часу умер Вадим? - сощурился Макс.
- Около половины четвёртого, - вспомнил Лёха.
- А Саня?
- Где-то… так же… - медленно проговорил Лёха, начиная понимать, и добавил:
- Точно… Пашка умер не раньше двенадцати…
- Как и Ольга, - закончил Макс.
- Вот и изжога, - отстранённо кивнул Лёха.
- Чего? - не понял Макс.
- А? - вернулся к реальности Лёха. - Да нет, это я так…
* * *
Настя плакала. Удары последних потерь особенно отразились в безотчётном страхе - хотелось укрыться где-нибудь в безопасном месте и там провести остаток дней, но - увы! Статистика говорила о тщетности подобных попыток более чем открыто, и с этим, как и со многим другим, приходилось мириться. Горечь осознания собственного бессилия впивалась в вены липкой чёрной паутиной, и наступала тоска, жгучая, как соль, и холодная, как металл.
Однако Настя, как бы ей ни было плохо, всегда оставалась девушкой практичной и рассудительной - что в сочетании с изрядной долей интуиции гарантировало победы практически на любых желаемых ею фронтах. Не хотелось верить в происшедшее - кругом сплошная смерть, - но делать-то что-то надо, - и она решилась.
Звонок разорвал привычную ткань спокойствия - Лёха вздрогнул и, машинально сняв трубку, поднёс её к уху.
- Привет, - тихо проговорила Настя. - Я с вами. До конца…
* * *
Комиссия в обновлённом составе заседала у Макса. Лёха бойко вводил новоприбывшую в курс дела, Саша Иванников просчитывал в уме какие-то невероятные комбинации, а сам Макс, жутко хмурый и неразговорчивый, нервно постукивал пальцами по столу и что-то бормотал себе под нос.
- Ну, это же было ясно с самого начала, - спокойно кивнула Настя.
Лёха пожал плечами и добавил:
- Главная проблема - узнать очерёдность смертей. Хотя бы…
- Сомневаюсь, - мило улыбнулась Настя. - Главная проблема, если я не ошибаюсь, в том, чтобы установить причину смертей и суметь их предотвратить.
- А что, есть идеи на этот счёт? - сурово поинтересовался Макс.
- Гм, - помялась Настя, - а как насчёт основного плана убийства?
- То есть? - решил уточнить Саша.
- Наши друзья погибли явно не по собственному желанию, - пояснила Настя. - Да и обстоятельства их смерти прямо говорят о том, что это убийства.
- Несчастные случаи, - проворчал Макс.
- Это официальная формулировка, - кивнула Настя. - Но четыре подряд плюс лежащее на поверхности временное соответствие - и ответ очевиден. Итак, что насчёт плана?
- Полная мистика, - злобно проговорил Саша. - Замкнутый круг.
- Вот именно, - снова кивнула Настя. - То есть убийства совершены не физически…
Лёха внимательно посмотрел на подругу. Настя покачала головой.
- … а силой чьей-то воли, - закончила она. - Лёха убивать не хотел, и в том, что случилось, нет его вины.
Теперь уже Лёха покачал головой.
- Неважно, - проговорила Настя и вздохнула. - Можно вопрос?
- Валяй, - с безразличным видом пробормотал Макс.
- Почему исчезла кровь?
- Не знаю, - сказал Лёха. - Я встал и побежал к телефону, а когда поднял руку, увидел, что крови уже нет.
- А я, кажется, догадываюсь, - заметила Настя. - Как была определена первая смерть?
- Самоубийство, - протянул Макс.
- Вот-вот, - проговорила Настя и посмотрела на Лёху. - Значит, Лёха зачем-то был ещё нужен - и думаю, нужен до сих пор?
- Твою мать, - в резко наступившей тишине отчётливо произнёс Саша.
- Меня мучает другой вопрос, - вздохнула Настя. - Если исключить, что смерть приходит сама, то кто из нас - убийца?..
Лёха запрокинул голову, через силу втягивая воздух - неожиданно ему стало трудно дышать.
* * *
Андрей не спал. Слишком витиеватые мысли, чтобы уснуть, даже до странности, смешанной с внутренними расколами, - если совесть не такая гибкая, то что ещё остаётся? Обычное дело - горькие слёзы до рассвета, - жаль, не снаружи, - потому что хочется…
Протирая красные от бессонницы глаза, он встал. Вдохнул, постоял немного и подошёл к окну; взял сигарету, закурил и выпустил дым в открытую форточку. Было одинаково своими дурацкими снами-переплётами, только дешёво-муторно, и необъяснимо жалко самого себя за свою же собственную глупость.
Никотин острыми опилками осыпал лёгкие и разбегался под кожей обжигавшими кровь толчками; думалось о чём-то недостижимо-прекрасном и единственном, во всяком случае, хотелось верить, что так и будет. Когда-нибудь.
Снова заныла кожа на левом запястье; Андрей сдержался. Первые признаки появились ещё недели две назад; тогда он, разумеется, не придал этому особого значения, а когда кисти практически покрылись красновато-припухлыми бугорками, плюнул свысока на всякие лечебные перспективы.
Затягиваясь, Андрей покосился на отливавшие лунным светом нож и вилку рядом с тарелкой, оставленные на табуретке у дивана, и, как всегда, мысленно обругал себя за то, что не убрал за собой после еды; правда, такое происходило часто, и он, откровенно говоря, не очень переживал по этому поводу. Вздыхая, Андрей докурил и снова развалился на диване; спал он не раздеваясь, как обычно, и потому мог валяться целыми сутками, не утруждая себя гардеробной суетой.
Внезапно нестерпимое жжение разлилось в запястье; Андрей даже встал. Зуд проникал насквозь, словно надрезая кожу; не в силах дольше сдерживаться, Андрей хорошенько почесал всю левую кисть. Жжение, однако, с каждой секундой усиливалось; казалось, будто что-то тончайшее и мягкое щекочет кожу с внутренней стороны.
Андрей удвоил усилия; никакого эффекта. Тогда он решил заснуть; твёрдое намерение сделать именно так билось в нём ещё несколько секунд, как рыба, выброшенная на берег, а затем он с воплем вскочил и начал бешено чесаться. Зуд словно разъедал; Андрей продолжал скрести кожу, пока из-под неё не просочились первые капли крови.
Он рванулся, испуская гортанный крик, но неожиданная слабость бросила его на диван, не позволяя издать ни звука; дикое жжение разрывало запястья, а в голову ударил удушливый воздух июня. Мысли спутались; резко засосало под ложечкой. Андрей уже слабо представлял, где он и что происходит; его единственным желанием было остановить щекочуще-пронзительные накаты, разбивавшие пульс и глубокими толчками уходившие в мозг.
Андрей дотянулся до ножа и, схватив его, с остервенением начал кромсать вены на левом запястье; закрыв глаза, он не кричал, а тихо стонал, еле дыша. Затем слабость, как ток, прошибла его тело, и он, дёрнувшись, уронил нож на ковёр и безвольно распластался на краю дивана; в его покинутых глазах отражалось её лицо, а его губы шептали её имя.
Какое-то время сердце ещё продолжало биться; потом удары стали медленнее, ещё медленнее - и наконец прекратились. Изрезанное до основания левое запястье над пропитавшейся кровью ковровой тканью слегка шевельнулось, когда голова Андрея наклонилась; из его ещё тёплых губ выкатились два небольших каменных шарика - тёмно-фиолетовых с матовой крошкой. Откуда-то изнутри раздался тихий смех…
* * *
- Есть идея, - сказала Настя, когда все заняли свои места.
Сценой служил диван в квартире Макса, где расположились друзья. Настя присела, наводя объектив; лёгкий щелчок - и дело сделано.
- Так, - проговорила Настя и протянула сотовый телефон Лёхе.
- Секунду, - кивнул тот, доставая дата-кабель и садясь за компьютер.
Макс, потягиваясь, встал с дивана; Саша остался сидеть. Он ждал.
- Думаете, это поможет? - всё ещё сомневался Макс.
- Ещё как поможет, - с ударением на втором слове произнёс Лёха.
Настя шагнула к нему.
Фотография на экране монитора приняла чёткие очертания. Лёха выдохнул с присвистом; Настя вскрикнула и отшатнулась.
Саша вскочил и вместе с Максом уставился в монитор. Сероватая плитка изображения словно выхватывала фигуры друзей из ниоткуда; Лёха был более-менее виден, Макс терялся в прозрачности своих контуров, а вот на месте Саши белел пустой силуэт.
Макс хмыкнул; Саша покачал головой.
- Гении, - пробормотал он.
- Думаю, комментарии излишни, - тихо, но отчётливо произнесла Настя.
* * *
Саша курил не переставая. По самым щедрым подсчётам, ему осталось жить не более получаса, и он направил всю свою волю на то, чтобы найти хоть какую-нибудь зацепку. Спасение возможно, - увы, только лишь знать - не выход, - не себя, так других, но всё же…
Держа телефон в правой руке, Саша раскурил очередную сигарету.
Мироздание представлялось теперь былинкой на ветру, скомканной бумажкой, брошенной в лицо; жалеть себя было глупо, но способ понять - единственная нить, ведущая к концу, - где же он? Сомнения, смешные частицы недолгой прожитой, скапливались в уголочках тёмной совести, и мутная вода оттаивала в немыслимых искажениях самопознания; в бело-голубых разводах где-то внутри рождалась новая, неизвестная пока материя, и называлась она…
Ещё сигарета. Ещё. После более чем года воздержания сильно кружилась голова; в сознание вплетались несуществующие образы. Вокруг плавилась влажная летняя жара; с балкона открывался красивый вид на море. Лунные блики играли на поверхности воды, серебристыми зигзагами вычерчивая воображаемую тропинку; спокойствие природы убивало страх.
Саша вернулся в квартиру, тихо оделся и вышел.
Морской воздух проникал вглубь существа и будоражил память. Хотелось хотя бы напоследок вспомнить как можно больше, воскресить былые тревоги и радости; жизнь была неотразима в свете своего ухода, и впитать её, пусть в последний раз - желание, дарующее истинную свободу.
Саша стоял на краю пирса и вспоминал. Сигарету он выбросил - и теперь с наслаждением вдыхал солёную свежесть. Да, именно так и расстаться - без потрясения и боли, легко и по собственной воле. Отголоски прихода смерти уже раздавались в глубине подсознания, и стало совершенно ясно, что надежда есть.
Саша включил подсветку, не торопясь набрал несколько слов и отправил сообщение. Дождавшись отчёта о получении, он одним движением выбросил телефон в воду и, закрыв глаза, снова вдохнул.
Счастье - предлог, чтобы остаться; боль - предлог, чтобы уйти. Но он уходил, оставаясь в памяти своих друзей, и в его сердце царил покой.
Тёмная сеть уже оплетала, невесомой одеждой опускаясь сверху, и внезапно бесшумные звуки рассекли мгновения; Саша кивнул и смело шагнул в неизвестность. Это был его выбор.
Соль разметалась по телу мягкой, но колкой мозаикой; бороться было нельзя, и Саша отпустил себя. Страшный удар пришёлся прямо в грудь; что-то с хрустом сломалось, отсекая воздух, и глаза потеряли свет. Холод ударил в сердце, разъедая и пенясь. Чуть погодя боль отступила, а затем издалека, меряя расстояние по-детски маленькими шажками, приблизилась тьма…
Ближе к утру третьего дня рыбаки заметили тело, колыхавшееся в волнах у ступеней спуска. Когда его вытащили на берег, застывшая на лице счастливая улыбка, казавшаяся теперь зловещей, отразила дневной свет и растаяла в ярких лучах.
Эти краски пели затмение…
* * *
- Я, например, не совсем понимаю, что за шарики были на этот раз, - заявил Макс.
- Пара вёдер солёной воды подойдёт? - резко спросил Лёха.
- Э-э, - наигранно протянул Макс. - Что, правда?
- Ну, насчёт пары вёдер я сомневаюсь, - кивнула Настя, - но, думаю, именно так…
- А что по поводу сообщения? - напомнил Макс. - Как там?
- «Опасен тот, кто уходит первым», - процитировала Настя. - Но разве факт, что в них какая-то суть? Мало ли что можно написать в бреду перед смертью…
- Может быть, - вздохнул Лёха. - А может и не быть…
Настя нахмурилась, пытаясь сосредоточиться.
* * *
Потягиваясь, Лёха зашёл в ванную и пустил воду. Мысли, чёткие, как никогда, разрывали остатки сна и стройными рядами рвались в бой; душа была безмятежно-спокойна, и неожиданная яркость сознательных образов естественно вплеталась в блеклую реальность.
В зеркале отразилось заспанное лицо и тёмные круги под глазами -Лёха почти всю ночь бился над разгадкой послания Саши. С первыми уходящими всё понятно; но чем они опаснее других?
Водяные брызги окатили сухую горячую кожу, принося облегчение; Лёха выпрямился, выдыхая, и замер - в комнате был кто-то ещё.
Кто-то за его спиной.
Не дыша, Лёха покосился на зеркало - и резко обернулся. У двери в ванную стояла девушка. Волос - рыжие струи, глаза - сочная зелень; губы в кровавых разводах и полное безразличие в милых чертах лица.
Лёха вдохнул - и в лёгкие ударил клейкий аромат розы; в голове помутилось, стало трудно дышать. Незнакомка еле слышно смеялась; что-то до боли знакомое было в ней, в ёё бесстыдно-обнажённой фигуре, в её взгляде насквозь, в подсознание и дальше, в её смехе, - Лёха силился вспомнить, но не мог. Неизбежность истекала из неё соками; первородный страх сковал существо, и дыхание оборвалось.
Лёха закричал, открывая глаза.
* * *
Он проснулся в настойчивых сотовых трелях; зевая, он натянул плавки, встал и вышел из комнаты. Сонный бред ещё звенел в голове, но постепенно расплывался в красках реальности и падал в никуда.
Потягиваясь, он зашёл в ванную и пустил воду. Мысли, чёткие, как никогда, разрывали остатки сна и стройными рядами рвались в бой; душа была безмятежно-спокойна, и неожиданная яркость сознательных образов естественно вплеталась в блеклую реальность.
В зеркале отразилось заспанное лицо и тёмные круги под глазами -он почти всю ночь бился над разгадкой послания Саши. С первыми уходящими всё понятно; но чем они опаснее других?
Водяные брызги окатили сухую горячую кожу, принося облегчение; Лёха выпрямился, выдыхая, и замер. Он ощущал её.
Она была здесь.
Лёха внимательно осмотрел комнату. Никого.
Странно.
Ни вздоха, ни шороха. Мёртвая тишина.
Лёха моргнул - и на мгновение яркие краски вспыхнули в глубине ослеплённого сознания. Всё ещё не доверяя самому себе, Лёха медленно закрыл глаза.
И увидел. Себя.
Дрожь стальными кубиками влилась в кровь и в дыхание; стало тошно, безудержно тошно. Духота тягучими полосами расплывалась по телу; тёплая влага, поднимаясь изнутри, ударила в нос.
Лёха закричал, открывая глаза.
Дикая слабость ломала суставы; ноги подкосились, и Лёха, борясь с приказами мозга отключиться, пополз к двери в ванную - медленно, как во сне. И когда безвольная рука просунулась в щель, подходы мнимого забвения остановили разум; далее пришла пустота.
А в обрывках мутного сознания плавали листочки с характерными красками лица, - милые черты, я вами утопаю…
* * *
Она сидела на коленях и смотрела в пустые блики ожидания так же легко, как будто это были всего лишь крапинки дождя, монотонного и одинокого, как сама усталость; запястья, распухшие от поцелуев затмения, изгибались в такт безотчётной музыке души, которая, как и любая другая, приходилась на самый март, время, когда в сердце ещё оставалась надежда приобрести, - а глупые мечты капали, как воск, на раскалённые нити желания, и таяли в языках его пламени, рождая непреодолимые повороты будущих поступков.
Ни стены, ни потолки, ни прочая утварь здесь не были реальны; так плясали только отражения любых возможных, и даже звуки, порождаемые природой этих предметов, давились многократными рисунками себе подобных. Мгновения дарили вечную темноту.
Она провела языком по губам, слизывая сок прошлых огорчений. Истина крошечными набросками складывалась в конкретную форму; безумный интерес ласкал воображение тайнами, а в стёклах мерцал новорождённый рассвет. Однако было пора…
* * *
Макс совершал утренний моцион по Набережной. Это вошло у него в привычку в последний месяц; двигаясь машинально, он пытался сообразить, что же происходит. Лёха пришёл в себя, едва врач переступил порог его дома, но был очень слаб, в связи с чем ему прописали постельный режим и полный покой в течение следующих двух месяцев; числа странным образом совпадали, события тоже, и оставалось понять, как собрать целый паззл из этой разноцветной мозаики. Впервые смерть не пришла, но…
Пенисто-матовые клочья тумана, разбросанные тут и там, слегка затрудняли видимость, создавая ощущение отрешённости от мира; это помогало Максу сосредоточиться. Свинцово-медные облака у линии горизонта неровными краями прикрывали мрачное небо; был седьмой час утра, и свежий морской воздух дышал нешуточной прохладой, однако Макса это нисколько не тревожило.
Он остановился перевести дух. Дышалось тяжело - как странно; помнится, раньше такого никогда не было. Макс с шумом втянул в себя влажную предрассветную муть.
- Что же ты хотел нам сказать, Саша? Что? - пробормотал Макс, глядя на море.
Неожиданно воздух исчез; лёгкие разрезала острая боль. Ничего не понимая, Макс снова и снова пытался вдохнуть, но от этого стало только хуже: боль разошлась неровными отрезками вдоль сердца и, разрываясь короткими вспышками, замерцала с поразительной быстротой; вены напряглись, натянулись, как струны, и начали лопаться - одна за другой.
Макс рванулся в сторону в надежде попросить у кого-нибудь помощи, но рваная туманная вата была повсюду; выхода не было. Макс упал и захохотал; ярость и бессилие убивали его.
«Хоть что-нибудь, хоть какую-то зацепку…»
Лопнули сонные артерии; руки, непроизвольно раздиравшие грудь, раскинулись, а багровое, в белых пятнах лицо исказилось в жуткой гримасе нежелания уходить. Макс боролся до последнего вздоха; когда в глаза упал ослепительный свет, он был ещё здесь.
Он понял.
«Но однажды ты уйдёшь сама, как думаешь?..»
И тогда наступила тьма.
* * *
Сегодня Настя принесла розу. Бархатисто-алая, со странным пряным запахом, она напоминала застывшую артериальную кровь.
Лёха лежал в постели - вставать пока не разрешалось. Именно Настя скрашивала его одиночество в последние дни; он рвался в бой, но нужен был полноценный отдых, чтобы восстановить силы. Настя сообщала ему все последние новости касательно дела и каждый раз подкидывала новую пищу для размышлений, а так как думать Лёхе не запрещалось, он только этим и занимался. Покой и уединение навевали некое подобие уверенности, что истина будет раскрыта.
- Ну и что там? - торопил Лёха.
- Почти всё то же самое, - спокойно проговорила Настя, опуская голову. - Кое-что я узнала через своих знакомых в органах, кое-что - в редакции. На этот раз внутри тела были обнаружены остаточные скопления какого-то ядовитого газа; видимо, это аналог воды в теле Саши. Говорят, что практически все внутренние органы Макса были как будто растянуты и разорваны на части; тоже интересная деталь.
- Ага. Значит, следующая смерть через две недели? - уточнил Лёха.
- Почему? - спросила Настя.
- Ну, я же был, - Лёха сдвинул брови. - Теперь Макс. Значит, ты или Джон умрёте только через две недели: кто-то сразу, кто-то на три дня позже. Так?
- Не знаю, - потупилась Настя. - А ты уверен, что ты был в счёт? Между смертью Андрюши и смертью Макса как раз две недели.
- Может быть, - Лёха улыбнулся. - А вдруг я выжил и теперь смогу всех спасти?
Настя медленно улыбнулась в ответ.
- Это было бы… неплохо, - пробормотала она.
* * *
Тем же вечером у Лёхи появился Джон.
- Я пришёл поговорить, - вздохнул он. - Напоследок.
- Почему напоследок? - начал Лёха, но Джон махнул рукой.
- Тот, кто умирает первым, просто близок к решению, - заметил он. - - Вот и всё.
Лёха задумался.
- Ты про слова Саши? - проговорил он.
- Ну да, - ответил Джон. - Да тут и так всё понятно.
- Но почему ты думаешь, что…
- Ай, - Джон снова махнул рукой. - Лёха, это же очевидно. Ты уже терял сознание, а если исключить Настюху… Короче, это я.
- Но мы могли бы вместе…
- Что мы могли бы? - оборвал Джон. - Я бы сделал, только надо знать, что сделать.
- Я говорю, что можно просто быть рядом, - снова заговорил Лёха, - и тогда уж точно…
- Ага, - громко усмехнулся Джон. - Помогло это Сане или Ольге?..
Лёха замолчал.
- Самое главное, - заметил Джон, подходя к двери в комнату, - то, что ты ещё зачем-то нужен. А сознание ты потерял потому, что полез не туда…
- Подожди! - крикнул Лёха, вставая с постели.
- Отдыхай, - кивнул Джон и вышел.
- Стой! - закричал Лёха и вскочил на ноги.
Мягкая пелена потянула голову вниз; в глазах заплясали шальные огоньки, и комната покачнулась. Где-то внутри разлилась пустота; Лёха со стоном упал на диван. Он был ещё слишком слаб…
* * *
Мысли, тяжёлые, как свинец, преследовали повсюду; хотелось жить, но выбора не было, и оставалось ждать конца. Как-то странно подкралась святая правда - если ты грешен, умей смириться.
Джон смотрел сквозь мутное стекло автобуса, расчерченное вдоль и поперёк зигзагами дождевых капель. Глупая истина - наша смерть. Дикие дни в просветах желаемого уходят в прошлое, а в награду ты получаешь память, смешные попытки думать и быть собой.
Уже стемнело, и упругие ручейки на окнах напоминали о том, что будет ливень; ностальгия по всем забытым делам и праздникам разбивала сердце. Джон вздохнул, вспоминая, что не захватил зонт, и, расплатившись за проезд, нырнул в призрачные сети дождя.
Осенняя прохлада окутала плечи; был не сезон, но непрерывные накаты и отходы тайфуна обеспечили рваную промозглую погоду. Джон поёжился и зашагал к повороту.
Яркие огни остановки быстро остались позади, сменившись тихой темнотой неровной полосы асфальта, тянувшейся среди широких земляных обочин; хотя в какой-то сотне метров отсюда кипела жизнь, здесь декорации стекались в совершенно другую картину. Пыльные трава и кустарник рассекали ночь и явь, а в огнях редких машин бесновались скрытые линии.
Дождь, ненадолго утихнув, припустил с новой силой; наклонив голову, Джон ускорил шаг. Воздух отдавал расколотой на выдохи духотой; невесомый запах гари разъедал нос. В мышцах поселилась внезапная мягкость, и белая тень на миг ослепила глаза; и руки, и ноги, и голова будто парили в мареве мира вокруг.
Что-то острое впилось в кожу, разрывая насквозь; это был первый приступ боли, и Джон, задыхаясь, упал на колени. Что же это?..
Дёрганая дымка заслоняла глаза, мешая видеть, но Джон всё-таки разглядел. Кисти рук в нескольких местах были покрыты какой-то бурой склизкой массой, часто сочившейся изнутри; мощь дождевых потоков смывала её, но, проникая под кожу, причиняла адскую боль.
Стиснув зубы, Джон начал лихорадочно стягивать с себя одежду; под ней он увидел то же самое. Мышцы уже таяли, как первый лёд под лучами солнца; Джон осел на землю.
Внезапно нервные окончания, мягкие, как вата, раскрылись наружу и разрывами потекли в стороны; вот когда пришла настоящая боль. Извиваясь в судорогах, Джон ещё успел улыбнуться; в его серых с бледно-голубым оттенком глазах застыла хитрая усмешка.
Прохладные струи какое-то время ещё продолжали разъедать плоть; затем потоки иссякли. Разгоняя серую копоть облаков, в чёрных разводах неба показалась луна; серебристые лучи упали на асфальт.
Где-то неподалёку ступала полночь…
* * *
Красивые краски рисовали по ту сторону; было влажно, удушающе влажно, и пальцы, мокрые от пота, вцепились в одеяло, вырывая у сна крохи сознания. Лёха закричал и проснулся.
Непрерывная вибрация дрожью разливалась под левой ладонью; Лёха, моргая, посмотрел туда. Звонок. От Джона.
Какая-то неясная тревога билась в груди, пока Лёха подносил к уху телефон; что-то-что-то-что-то, что-то-что-то-что-то такое…
- Привет. Это я, - бросил Джон.
- Да, - протянул Лёха. - Я слушаю.
- Слушай, Настя же к тебе заходит?
- Да-а, - важно протянул Лёха.
- Можешь ей передать кое-что?
- Зачем? - тут же спросил Лёха и, спохватившись, добавил:
- Что именно?
- Она не одинока, - с расстановкой проговорил Джон. - Мы будем ждать её… здесь…
- Где? - не расслышал Лёха.
Сигнал пропал.
Лёха пытался дозвониться до Джона, но голос в трубке каждый раз чётко выговаривал, что абонент или временно заблокирован, или находится вне зоны действия сети, и Лёха плюнул на эту затею.
И тогда тихие расплывчатые мысли стали стекаться в нечто вполне различимое; Лёха чуть не закричал от радости. На экране телефона - пять тридцать утра, значит, Джон остался в живых! А если так…
Лёха вылетел из постели, как ужаленный; в глазах сразу появились тёмно-красные точки и стремительно выросли, опрокидывая сознание Лёхи на лопатки, а его тело - на диван…
* * *
Чьи-то шаги. Как ни крути, всё возвращается к истокам - так поёт израненная душа, и запах, знойный до изнеможения, возбуждает её; собственные ошибки теперь кажутся смешными и горькими на вкус, терпкими, как вино, и сладкими, как оно же. В этих шпильках, сочно-красных цветах полуночи, тлеет ответ; и на губах кислая соль языка.
Вот же оно, рядом, приди и возьми; где же, как не здесь, вставай! Но разумные осколки прошлых тем не менее режут, выдавливая кровь из сосудов, и шепчут свои наставления; и пока веришь - живи.
Лёха открыл глаза. Природные инстинкты подсказывали - что-то случится, вот-вот, на подходе; Лёха напрягся, готовясь к прыжку, и огляделся.
Тихие сонные лучи едва пробивались сквозь призму белой и жёлтой ткани у окон; наступило утро, а с ним пришли неуверенность и страх. Лёха настолько погрузился в себя, что очнулся только при звуке открываемой двери; на пороге комнаты стояла Настя, розово-белая в летучих малиновых испарениях, и улыбалась - открыто, искренне. Глаза её излучали радость; в них читалось - ни единого шанса.
Лёха снова напрягся, но внезапно понял, что истощил свои силы, и со стоном упал на подушки; слабость ковала движения, насмехаясь над волей, и легче было умереть, чем испытать, - но произвольные сокращения мышц перешли в непроизвольные, и воздух окаменел.
- Привет, - сказала Настя, - как ты? Плохие новости. Джон умер.
- Подожди, - растерянно пробормотал Лёха. - Я же говорил с ним ночью… то есть утром…
Брови Насти взлетели вверх.
- Да? Тело обнаружили ещё десять дней назад, - будничным тоном сообщила она. - Внутри оказалась какая-то сильная кислота; кажется, именно в этом причина смерти… Ты меня слушаешь?
Лёха нахмурился, стараясь не отключиться, и слегка кивнул.
- Да-да, - проговорил он. - Я здесь.
В висках пульсировала боль. Настя снова улыбнулась.
- Вижу я, ты уже наполовину там, - кивнула она, удобно устраиваясь в кресле. - Что ж, ты можешь спрашивать, а я, - ещё улыбка, - честно постараюсь ответить.
Боль остановилась; ровные волны тёплого воздуха потекли кривой, растворяясь и лаская внутренности. Хотелось плакать от облегчения, но Лёха сдержался и, не двигаясь, произнёс:
- Неужели с самого начала?..
- Пожалуй, да, - снова кивнула Настя. - Хотя кое-кто мог догадаться в рекордные сроки…
- Саня, Вадим, Пашка и Ольга? - еле выдавил Лёха.
- И Андрей, - напомнила Настя. - Конечно, своими глупостями он только искалечил интуицию, но всё-таки… Как знать, может, ему удалось бы увидеть мои игры. А этого, понимаешь, я никак не могла позволить. Вообще догадаться мог каждый, но не сразу - да и условия разного рода были необходимы; поэтому все ходы давно продуманы до мелочей.
- Так значит, Саша был прав…
- Именно. Однако ему пришлось уйти; и я, в общем-то, этому рада. Не стоит сравнивать умственные способности и делить разбитое; умирали те, кто приближался, только…
- А как же я? - усмехнулся Лёха. - Ломаный график и всё такое?
- Почти, - вздохнула Настя. - Просто… каждый умирал той смертью, которой больше всего боялся. Твой обморок тоже был необходим… для будущих событий. То, что ты видишь сейчас - иллюзия; я никогда не заходила в твою комнату этим утром и не говорила с тобой. Когда я уйду, тебе останется недолго; твоё подсознание - ключики к смерти. Я использовала их тогда в ванной; да, я рисковала, являя себя, но…
Мышцы словно оттаяли; они снова слушались, но нужно было выиграть время. Стараясь не выдать своих мыслей, Лёха спросил:
- А как же часы и дни? Была какая-нибудь система?
- Думаю, всё же нет, - хитро сощурилась Настя. - Прекрасная чушь, чтобы сбить с толку таких искателей, как вы. Вообще довольно любопытные версии - я имею в виду совпадения, принятые вами за реальные подсказки; на деле это была всего лишь милая шалость. Шарики, морская вода, она же туман, она же кислота, а также прочий смех; хотя, если вдуматься, шаги мои были слышны в течение суток. А теперь могу ли я спросить?
- Ахха, - протянул Лёха, разминая запястья.
- Как ты догадался? - в глазах блеснула сталь.
- Очень просто, - Лёха усмехнулся, поводя плечами. - Если бы я сразу не подумал, что ты не можешь быть! Во-первых, слова Саши и твоё явное нежелание их разгадать; во-вторых, тебя нет на фотографии; в-третьих, ты появилась не сразу, а только после смерти четырёх самых опасных нас; наконец, мой сон - или явь, - но теперь-то я узнал тебя! И ещё… этот аромат розы…
- Да, - тяжело вздохнула Настя, приподнимаясь. - Так и знала, что любовь к эффектам выдаст мои забавы… Но ты не волнуйся. Скоро конец; расслабься и уходи, а позже мы ещё поиграем. Ты как?
Она встала. Лёха вложил в движение всю свою волю и прыгнул, разрывая тугие полотна реальности; спираль изогнулась в голове, расчерчивая контуры и блики, тьма выплеснулась в лицо, выдавливая белки, и наступила прострация.
Чьи-то шаги. Как ни крути, всё возвращается к истокам - так поёт израненная душа, и запах, знойный до изнеможения, возбуждает её; собственные ошибки теперь кажутся смешными и горькими на вкус, терпкими, как вино, и сладкими, как оно же. В этих шпильках, сочно-красных цветах полуночи, тлеет ответ; и на губах кислая соль языка.
Вот же оно, рядом, приди и возьми; где же, как не здесь, вставай! Но разумные осколки прошлых тем не менее режут, выдавливая кровь из сосудов, и шепчут свои наставления; и пока веришь - живи.
Лёха открыл глаза. У изголовья стояла Настя, живая и невредимая. Боль в висках оглушала; Лёха застонал.
Настя сосредоточенно кивнула.
- Прощай, - и она ушла.
В неподвижном стекле зрачков отразился её профиль. Лёха сделал последнее усилие.
- Джон просил тебе кое-что передать, - прошептал он одними губами.
Движение воздуха - Настя вернулась.
- Что же? - она почти смеялась.
Так бывает: острое - напоследок. Какая теперь разница…
- Ты не одинока, - и Лёха мысленно улыбнулся, до конца проникая в эти слова. - Мы будем ждать тебя…
Короткие частые спазмы сдавили горло, вытягивая кислород; боль стянула грудь, прекращая толчки. Обжигая, плавилось сердце; сосуды мялись, как бумага, и выходили наружу, оставляя за собой пенисто-алые струйки. Чужие собственные пальцы глубоко впивались в кожу, раздирая её, и рвали плоть. Высоко-высоко, мой пик - это здесь…
- Припадок на фоне нервного истощения, - говорила Настя, хотя её уже никто не слышал, - и как следствие - разрыв сердца. Жаль…
Куда, куда же ты? Птицы мои, как хорошо…
Фигура растаяла.
Стены шитого бархата и потолок-хрусталь; такое родное и близкое, чистой воды, моё… Сердце остановилось.
Кровь поднялась из горла в рот и, стекая между раскрошенными в агонии зубами, скопилась в углублении чуть ниже груди; вместе с ней, вращаясь на плаву, туда скользнули два белёсых кубика льда. И сразу затем - или показалось? - где-то рядом прошелестел вздох облегчения…
* * *
Она лежала в отражениях наскучившей пустоты и поедала мыслями другие возможные, а в игривых недостатках она видела не более чем мигрень для своего рассудка, бокала с недопитой алой жидкостью, лакомой и ломкой, как смерть, - здесь или где-то ещё, завтра или послезавтра, вкривь или вкось, - последствия, - стоит существовать лишь для того, чтобы искупить их, а затем снова творить неизбежно голодные фейерверки и плакать от восторга в тишине произведений, -- какая грация! - о да, достойна ли она лицезреть столь тонкую грань?
Она знала, что искусная вышивка способна дарить интерес, - пусть ненадолго, но всё же, - так написано, - кем? - ею же… Любые ответы нужны лишь раззадорить разум, забавляясь в тёмных коридорах пропащей совести, - так сказано той же; истина, неведомая величина, придумана мастерить ошибочные мнения и двойственные взгляды, - так видано. И окончательное «нет», сказанное надежде, смягчает наши тона и указывает в нужном направлении, - потому именно так, - да-да, слышу, уже иду…
* * *
Дни стали похожи. Как близнецы.
Тёплые покрывала июня растаяли, уступая усушливой сутолоке июля; похороны сменились праздниками, и душа приходила в себя. Капель думанных мыслей высыхала в солнечных лучах и опадала на заснеженные вершины совести, - так летели дни; и в самом разгаре сезонного пекла обычные хлопоты приятно занимали ум.
* * *
Сегодня у Насти был день рождения.
Странные недомогания, проступившие со дня смерти Лёхи, вроде притихли ещё накануне, и виновница торжества летала на крыльях необходимых приготовлений, - больше всего летала мама, конечно, за что Настя мысленно дарила ей самые лучшие комплименты в перерывах на обед неотложных личных дел, - и всё-таки радость предвкушения давала о себе знать. Убийственные часы, потраченные на безупречный внешний вид, обжигающие капли последних минут до прихода гостей и двадцать раз отмеренные граммы сильных рук, - это и было то самое, что называлось жизнь.
Уже за столом вдруг сильно закружилась голова; Настя извинилась и медленно побрела в ванную. Липкая тошнота надрывно билась где-то под грудью, сдавливая её непривычной тяжестью; изжога, не церемонясь, писала свои иероглифы прямо на стенках пищевода.
Настя закрыла за собой дверь. Странно! Ещё вчера…
Тонкие иглы впились в гортань. Слюна высыхала; слёзы вырвались из глаз. Настя нагнулась, едва тошнота разрезала желудочные ткани, и комканые струи, толкаясь, потекли к выходу; голова, раскалываясь, налилась свинцовой тяжестью. Было больно дышать.
Жидкая отрыжка в тёмно-красных потёках выплеснулась на дно ванны и закружилась, растекаясь; когда пена в кровавых сгустках вышла во второй раз, смутные догадки рассыпались поблизости. Настя попыталась встать, выпрямляя спину, но ватные ноги только беспомощно дёрнулись и подогнулись; Настя со стоном вцепилась в край ванны.
Рвотная масса продолжала выталкивать наружу окровавленные кусочки внутренних органов; воздух внезапно растворился, будто его и не было, а чуть ниже живота растекалась немая пустота. У сердца уже ковал свои подковы холод, вырывая из тела остатки тепла.
Так глупо… не может! Настя сопротивлялась изо всех сил, бросая на спасение все потайные резервы своего организма, но, увы, тщетно.
Чуть погодя кровь хлынула сплошными потоками, высасывая досуха, и тогда в разорванных пеленах последних сознательных побуждений родились чёткие образы, а с ними - ненужные теперь угрызения.
Падшая шепчет свои молитвы, выходя из храма; такие прелестные - кто вы, кто вы? - а как же я, погоди, останься! - но она глуха…
Настя разжала пальцы, проваливаясь в небытие.
Высохшее тело растянулось на полу. Голова медленно откинулась, выпуская изо рта небольшую лужицу крови; из-за бледно-алых губ в неё нырнули два чёрных уголька, ещё тлевших. Звонкие отражения тишины оплавились, измельчая свою госпожу.
Это был конец.
26.04.2007 - 16.06.2007