[X] Помощник

[Saipan]

Виктор Блытов


У нас было принято, что при стоянке корабля командир сам лично не собирал на инструктаж командиров боевых частей. Это являлось исключительной прерогативой его старшего помощника. Старпом — бог и хозяин на корабле во время стоянки на якоре, бочках и у причала. Командир в это время находился в недосягаемости и лишь изредка появлялся перед прочими «смертными» (то есть перед командой). Один раз в сутки командир выходил к экипажу на подъем флага как всегда собранный, подтянутый и, как правило, немногословный. Изредка в салон командира вызываются некоторые «смертные», чтобы получить персональные задания или неудовлетворение командира за просчеты в организации службы (у нас тогда это называлось — приглашение «на палку чая»).
В тот день почему-то было не так как всегда. В 7 часов утра команда по кораблю вырвала командиров боевых частей и начальников служб из сладких раздумий после непродолжительного сна и неторопливой подготовки к завтраку: «Командирам боевых частей прибыть на ходовой!». Это явилось некоторым исключением из общих правил, ведь о замечаниях за ночь докладывали всегда в каюте старпома. По опыту мы знали, что такие сборы не сулят ничего хорошего: внезапный выход в море, инструктаж по поводу внеочередного прибытия какого-нибудь начальства или еще какие-то неприятности, о которых с утра даже думать не хотелось.
Надевая на скорую руку галстуки и полуботинки (в повседневных условиях кают-компанию разрешалось посещать без галстуков и даже в «морских дырявых» тапочках, как их официально называли снабженцы «тапочки подводника») и, схватив записные книжки для записей ценных указаний, мы понеслись, как антилопы к водопою, на ходовой выслушивать внеочередные вводные. Что поделаешь — это служба, и таковы правила. Офицеру не рекомендуется прибывать на совещание позже всех и лучше всего не иметь замечаний по форме. Если все сделаешь правильно, то может тебя не заметят, и в твой адрес у командования не будет едких замечаний и подколок.
Бледный от периодического недосыпания и озабоченный внезапной вводной командира постоянный ВрИО старпома и очень стремившийся им стать (единственный офицер, кроме командира, допущенный к управлению кораблем на ходу и на якоре) командир штурманской боевой части Юрий Мелентьевич Поляков собрал всех нас в штурманской рубке, где обычно на ходу корабля нас собирал только командир.
Старпом собирал командиров боевых частей, как правило, в своей каюте. Причем, когда у Юры Полякова было стремление отпраздновать какой-либо праздник, или праздника требовала душа, а такое тоже бывало иногда во время наших флотских будней, то по кораблю давалась команда: «Командирам боевых частей и начальникам служб прибыть в каюту старшего помощника с записными книжками». Мы, командиры боевых частей, при этом должны были прибывать в каюту старпома со своими стаканами. Ясно, что в своей каюте старпом не держал посуду для всех командиров боевых частей и начальников служб. У старпома, как правило, стол уже был накрыт разносолами, и в зависимости от настроения стояли одна или несколько бутылок «корабельного шила». Спирт или «шило» на чем-то настаивалось инженером боевой части 7 и в таком виде пользовалось на корабле большой популярностью. К столу этот напиток черного цвета подавался под скромным названием «черные глазки» и имел неповторимый вкус.

Если старпом вызывал к себе в каюту командиров боевых частей без записных книжек (их наличие, в общем случае, требовалось безо всяких команд), то это означало, что он собирал нас по серьезному служебному поводу. Таковы были наши незатейливые флотские секреты.
В тот день все было как-то не так. В штурманской рубке офицеры рассаживались на кожаные диваны и свободные стулья. Юра Поляков проверил наличие всех командиров боевых частей и начальников служб по списку и доложил командиру, находившемуся в своем походном кресле.
Командир под команду старпома: «Товарищи офицеры!» вошел в штурманскую рубку, как всегда стройный и подтянутый, со своей неизменной улыбкой и почему-то метеокартой в левой руке, на что все офицеры сразу обратили внимание. «.Сидите, товарищи офицеры!» — остановил он нашу попытку приподняться из объятий узких диванов и кресел. «Ну, что повоюем немного?» — озадачил он всех собравшихся своей необычной фразой.
«Значит, сходы на берег опять накрылись медным тазиком или еще каким-нибудь непонятным предметом!» — пронеслись в наших головах невеселые первые мысли — «.что еще Тихоокеанский флот придумал на наши невезучие головы? И так сидим как бобики без сходов на берег, реализуя разнообразные выдумки штаба флота. Что еще нового они придумали для нас?». Почему-то на Тихоокеанском флоте не любили наш северный экипаж и всячески старались это показать.
Несколько месяцев перед этим по приказу штаба флота мы разрабатывали график шестидесятисуточного приготовления к боевой службе нашего авианесущего корабля, причем почасовой и на каждого члена экипажа отдельно. Нам объяснили, чтобы можно было проверить, чем должен заниматься такой-то член экипажа в такое-то время. Скажем, прибывшему начальнику докладывают, что с начала поступления команды о приготовлении к боевой службе прошло, к примеру, 17 суток и шесть часов. Значит, к этому моменту матрос Митрофаненко (боевой номер 4-13-31) должен крутить некоторую гайку на штыревой антенне № 5а. Если же он ее не крутит или она уже закручена — корабль не боеготов. В этом случае поставленная задача отрабатывается неправильно, или корабль вообще не готовится к выполнению задания Партии и Правительства. В 36 томах объемом более 600 страниц каждый, да еще в трех экземплярах мы выполнили эту «боевую задачу» без сходов на берег, в ущерб общим корабельным и личным делам. Конечно, планирование необходимо, но не до таких же маразмов!
Командир показал метеокарту и спросил своим негромким и как всегда спокойным голосом: «Про Ирвинг слышали?». Из новостей мы знали про этот тайфун, зародившийся где-то в экваториальной части Тихого океана, который успел что-то натворить в районе Филиппинских островов. Филиппины — это так далеко от нас, что мы просто не улавливали связи между этим тайфуном и вопросом командира.
Не ожидая ответа на свой вопрос, командир, как бы задумавшись немного, произнес: «Надо готовить корабль к его приходу!» и приказал офицерам: «Старпом, штурман, механик, помощник — приготовьте корабль к плаванию в штормовых условиях. Остальным, каждому по своему заведованию, проверить материальную часть и подготовить ее и людей к выходу в море».
Мы привыкли к немногословности командира и знали, что зря он не будет с утра собирать офицеров и давать им подобные указания.
Пожалуй, для механика это было самой сложной работой. Один эшелон машин находился в планово-предупредительном ремонте (ППР) и практически был разобран. На корабле шла плановая замена трубок на котельных установках и профилактика главных турбозубчатых агрегатов (ГТЗА). Во втором эшелоне движения произошла внезапная авария ГТЗА, и часть деталей только вчера были отправлены на ремонт в Дальзавод. В строю оставались лишь два эшелона движения. По флотским нормативам этого было очень мало для плавания в сложных штормовых условиях.
«Мы не сумеем за сутки вывести эшелон из ППР» — доложил корабельный механик, командир боевой части пять высокорослый и немногословный Саша Марчуков — «это физически сделать невозможно».
«Знаю!» — ответил командир голосом, не терпящим возражений — «но ты, Александр Иванович, обеспечь работу оставшихся механизмов без проблем, возможно, придется выходить. Сам понимаешь — ситуация. Напряги максимально своих людей и не подведи!».
«Выходить на двух эшелонах? Но это невозможно, это противоречит всем флотским документам и корабельному уставу» — вмешался второй после командира человек на корабле, ВрИО старпома Юра Поляков. Ему согласно кивнул любитель уставов и службы, помощник командира Леша Ковальчук, по кличке «Лоша», за свою неутомимость и несгибаемость в любых вопросах, особенно связанных с применением физической силы.
«Всем готовить свою материальную часть к плаванию в штормовых условиях, и, ты — старпом, и ты — помощник, уж постарайтесь не подкачать. Доклад о готовности мне здесь через 21 час» — не заметив замечаний старпома и помощника, с улыбкой подытожил утреннее совещание командир.
«Так это же в 4 часа утра?» — спросил слегка задумчивый, очумевший, но успевший в уме просчитать «время Ч» начальник химической службы и душа офицерской кают-компании Сергей Юровский.
«Ты, Сережа, (командир почему-то так ласково называл одного лишь начальника химической службы) лично можешь прибыть ко мне в 3 часа ночи для доклада, если тебя не устраивает 4 часа. Ну, успеешь же ты подготовить свои противогазы до трех часов ночи?» -— пошутил командир.
«Да, сам напросился на доклад в 3 часа, и не мог бы этот тайфун задержаться часиков на восемь, к примеру» — тоже улыбнулся химик. Не умел он обижаться, а с шуткой всегда легче жить.
«Зам, ты где?» — командир поискал замполита глазами.
«Он с утра, как обычно, всех своих собрал в парткоме. Инструктирует по проверке политинформации на завтра» — доложил Юра Поляков. Мы уже привыкли, что политработники, как представители Партии и лично ее Центрального комитета, игнорируют общекорабельные сборы. Надо будет, им потом расскажут обо всем.
«Старпом, вызови его ко мне. Надо проинструктировать, чтобы своими политическими мероприятиями он не мешал экипажу готовить корабль. Особо не спешить, но чтобы к 4 часам ночи все было готово» — с шуткой и улыбкой закончил совещание командир. Помощник тут же добавил: «Товарищи командиры боевых частей, послушайте изменение графика заступления на ходовую вахту. Вахтенным офицером на ходовом в 4 часа ночи заступает старший лейтенант Валишин, в 8 часов утра его меняет капитан-лейтенант Ульянич, в 12 заступает капитан-лейтенант Глушаков, последующий график будет объявлен дополнительно».
Озадаченные командиром «бычки» (жаргонное наименование на кораблях командиров боевых частей и начальников служб) с шутками направились вниз завтракать. По кораблю уже прозвучала любимая флотская команда: «Команде руки мыть!». Перед приемом пищи и адмиральским часом настроение на корабле всегда бывает хорошее. Горячий чай по утрам с бутербродами и кашей всегда поднимал настроение, а тайфун то ли будет, то ли нет и тем более явно не раньше, чем через 16 часов.

«Связист — задержись!» — вдруг мне приказал командир. Большинство офицеров уже покинуло штурманскую рубку, где так внезапно нас собрал командир.
Я пропустил всех на выход и остался. Как бы подчеркивая мою близость к секретности, командир любил давать мне некоторые задания персонально. Да и все командиры боевых частей привыкли к тому, что связисту даются персональные задания, и даже иногда подшучивали над этим.
«Тебе персональная палка чая — догоняй, а то в кают-компании ничего не оставим» — как всегда пошутил, скатываясь по трапу, Сережа Юровский.
Кстати, задания командиром давались не всегда по вопросам связи. В прошлый раз неожиданно командир отправил меня на гауптвахту в Большой Камень забирать командира группы БЧ-3, непонятно, как и за что попавшего туда. Дело было деликатное, чтобы офицер и честь корабля не пострадали в дальнейшем. Кроме того, происшествие надо было сохранить в тайне. Задание было непростым, но тогда я его выполнил.
Да и слишком много разнообразной информации о корабле, офицерах, планах, перспективах постоянно проходило через боевую часть связи. О ней кроме командира корабля никто не должен был знать. Командир знал, что связисты знают эту информацию, но никогда его не подведут.
Из телеграмм и метеосводок, проходивших ранее через экспедицию корабля, мне было известно, что информация об этом тайфуне, со странным названием «Ирвинг» и с флота, и с эскадры поступала постоянно уже третьи сутки. Приморье почему-то не значилось в маршруте прохождения тайфуна. По всем сводкам он должен был уйти через Японию к Курилам и Камчатке. Командир, видимо, знал или чувствовал что-то такое, чего не знал я.
Я внимательно посмотрел на него, и он, как бы поняв мои сомнения, ответил: «Чувствую, что пойдет через нас. Надо быть готовыми. На юге Японии он принес много проблем. От работы связи сегодня и завтра будет много зависеть. Постоянно держи связь с аварийно-спасательной службой, запроси пару буксиров к четырем часам. Проверь связь с эскадрой и буксирами, подай ее вахтенному офицеру на пульт „Рейда", а также на командирский пульт на ходовой. С четырех часов утра будешь здесь постоянно. Вопросы есть?».
«Все понятно, товарищ командир» — с некоторым волнением ответил я. Что ж командиру всегда виднее, тем более, что он никогда не ошибался и обладал, как мне казалось, даром предвидения. В этом я убеждался ранее и в Средиземном море, и в Атлантике.
В кают-компании оживленно разговаривали офицеры, по трансляции играла веселая музыка, а дежурный замполит с некоторым пафосом поздравлял кого-то с днем рождения. За отдельным столом сидели и смеялись киношники из Министерства Обороны, снимавшие о нас по заказу какой-то учебный фильм. Настроение у всех было хорошее. Завтра суббота, выходов в море не предвиделось, и офицеры рассчитывали провести время в кругу семьи. Информация командира еще не дошла до всех. Только за столами командиров боевых частей воцарилось сдержанное молчание.
Погода утром стояла хорошая, и светило солнце. Ни ветра, ни дождя, ничто не предвещало появление тайфуна.
«Может командир перестраховывается?» — высказал сомнения я своему подчиненному и однокашнику по училищу командиру дивизиона Жене Тимошенко. «Да и бог с ним с этим Ирвингом, сход может накрыться завтра, а мы запланировали шашлыки и футбол! Будет или не будет тайфун — не наша забота. Пусть у командира голова болит» — ответил слегка раздраженный Женя, узнавший от Сергея Юровского полученную от командира информацию.
После обеда потихоньку с юго-востока начало натягивать тучки. Но служба службой, а адмиральский час по расписанию. Часам к пяти совсем закрыло небосвод, слегка потемнело. «А может командир прав?» — начинала беспокоить мысль.
Все приказания командира с утра уже выполнялись неукоснительно и Везде на корабле суетились матросы, мичманы и офицеры, готовящие материальную часть к бою и походу. На верхней палубе слышались приказания боцмана, помощника и старпома, внизу боролись со своими «вахлаками» механики, которым наверно было сложнее, чем всем нам.
К вечеру с эскадры поступила команда «Ветер-3» и приказание подготовить корабли к плаванию в штормовых условиях. «Ветер-3» — это команда, по которой необходимо провести мероприятия, связанные с обеспечением безопасности корабля при усилении ветра до 13 метров в секунду. Буквально через полчаса поступила команда «Ветер-2». По этой команде (означавшей ожидание ветра силой более 18 м/с) офицеры и мичмана, находившиеся на берегу, вызываются на корабль, отменяется сход на берег и увольнение команды, запрещается движение баркасов и катеров по рейдам и гаваням.
Ветер усилился до 20 м/с. При этом ветре нам надлежало сниматься с якорей и бриделя и уходить штормовать в назначенный полигон Уссурийского залива. Командир запросил по радио разрешения на выход в Уссурийский залив, но начальник штаба эскадры категорически запретил выходить на двух машинах. «Отстоимся на рейде, ничего страшного не предвидится. Ветер чуть посильнее, да и дождь небольшой. Вы что там намокнуть боитесь? А еще моряки!» — веселым голосом передал он командиру корабля. Шутка начальника штаба эскадры не вызвала веселья у командира. При увеличении ветра более 25 м/с он приказал старпому готовить корабль к выходу в море. Мне было поручено вызывать буксиры не к 4 часа утра, а к часу ночи.
К вечеру из бухты Абрек на внешний рейд начали выходить корабли. Недалеко от нас под флагом командира эскадры встал на якоря крейсер управления «Адмирал Сенявин». Немного дальше виднелись красавцы — большие противолодочные корабли «Ташкент» и «Петропавловск», под прикрытие острова Путятин встал на якоря гвардейский ракетный крейсер «Варяг». Почти вся бригада ракетных кораблей оказалась на рейде залива Стрелок.
Гидрометеорологи постоянно докладывали об усилении ветра. Сначала 22, затем 24 м/с. Старпом нервно ходил в канадке по левому сигнальному мостику. Пошел мелкий, но довольно сильный дождь. А ветер всё держался рядом с установленной командиром граничной отметкой в 25 м/е, никак не переходя через нее. Все командиры боевых частей находились на ходовом мостике. Лишь помощник командира, механик и командир авиационной боевой части подполковник Петру к, занимались своими делами внизу.
Командир снова запросил по радио разрешения у начальника штаба эскадры выходить в море и снова получил категорический запрет.
«Старпом, начать приготовление к бою и походу! Связист, вызывай буксиры!» — несмотря на полученный отказ, приказал командир.
По трансляции звонком и горном прозвучал сигнал: «Боевая тревога. Корабль экстренно к бою и походу приготовить!». Я вышел на связь с оперативным дежурным Приморской флотилии и попросил срочно выслать два буксира. Надо сказать, что у нас несколько раз перед этим обрывало якорь-цепи и бридель, и в штабе Приморской флотилии к нашим запросам относились с должной ответственностью. Но на этот раз оперативный ответил, что в наличии имеет лишь один небольшой буксир, остальные обеспечивают выходы на внешний рейд кораблей эскадры и подводных лодок из бухты Павловского.
Ветер усиливался. Из-за несимметричности обводов нашего крейсера (с левого борта корабля выступал спонсон с угловой палубой для взлета самолетов), сила ветра неравномерно давила на корпус, и нас начало водить на бриделе то влево, то вправо. Отклонения достигали 40 градусов. В моменты выхода корабля в крайние положения бридель натягивался, как ниточка.
«Боцман, докладывать каждые пять минут положение бриделя. Якоря к экстренной отдаче приготовить!» — скомандовал в носовые швартовые устройства командир. Чувствовалось, что командир немного нервничает — этого за ним ранее не наблюдалось.
В это время другие корабли стояли, как вкопанные против ветра с лихо натянутыми якорными цепями.
Подошел небольшой буксир и начал удерживать нашу корму от колебаний, но маленькому буксиру это было практически не по силам. Он упирался в корму и давал полный ход, однако его вело вместе с нашей кормой, уж очень велика была масса «Минска», хотя нельзя сказать, что буксир не оказывал нам никакой помощи.
Ветер долго держался на уровне 24 м/с, и командир задремал в своем кресле. На ходовом всем распоряжался Юра Поляков. В три часа ночи на мостик поднялся Сергей Юровский с докладом, что химическая служба к плаванию в штормовых условиях готова. Командир уже проснулся и спросил его: «Ну, что, Сережа, противогазы готовы к плаванию в штормовых условиях?».
«Так точно, товарищ командир! Противогазы готовы и служба химическая тоже!» — доложил, как всегда с улыбкой, начальник химической службы.
«Молодей, вовремя. Когда, наконец, сдашь на ходового вахтенного офицера?» — так же с улыбкой поинтересовался командир.
«Правила рейдовой службы изучаю и огоньки эти ночные, будь они неладны, для меня все они почему-то на одно лицо» — отшутился начхим.
Надо сказать, что сделать начальника химической службы вахтенным •Офицером была давняя мечта командира. На таком же авианосце «Киев» Лучшим вахтенным офицером был их начхим Виктор Захаров, и Гокинаеву хотелось, чтобы и наш начхим тоже стоял ходовую вахту. Юровский же упирался всеми ножками и ручками: «Ракетчиков и минеров хватает, а для меня — это лишний геморрой» — разъяснял он нам свою позицию в каюте. Но командиру, естественно, так ответить он не мог, поэтому при каждой сдаче зачетов на вахтенного офицера запускал «дурку». Командир ежемесячно собирал вахтенных офицеров на ходовом мостике для проверки знаний. Задавал вопросы, показывал контрольные карточки и по кругу спрашивал значение корабельных огней в море. Каждый раз, когда доходила очередь начхима, тот абсолютно серьезно отвечал: «Рыбак, товарищ командир!».
«Ну что же ты, Сережа? Это не рыбак, а судно более 45 метров, следующее влево» — укоризненно говорил командир и шел дальше по кругу. Когда он возвращался опять к Юровскому, тот снова отвечал: «Рыбак!». Все уже привыкли к этому и улыбались, предчувствуя бесплатный концерт. Командир ценил юмор Юровского и дружески подыгрывал ему в этом.
И вдруг, когда снова подошла очередь Сергея, и командир показал ему карточку, и тот, ничуть не сомневаясь, даже не глядя, ответил, как всегда: «Рыбак, товарищ командир!». Командир посмотрел на карточку, там действительно были огни рыбака. «Молодец, правильно! Ну, ведь можешь выучить, если захочешь! Старпом подготовить приказ о допуске начхима к несению ходовой вахты» — серьезно сказал командир.
Начхим покрылся потом и чуть не со слезами на глазах взмолился: «Товарищ командир, для меня они все — рыбаки! Извините, не глядя, ответил». Ответ начхима рассмешил всех собравшихся офицеров. Так начхим ходовым вахтенным офицером не стал, но командир любил подначивать его.
Горизонт начинали мазать далекие багровые сполохи. На ходовом мостике стоял полумрак, и лишь зеленоватым светом выделялись приборы. Вахтенный офицер команды на боевые посты подавал полушепотом. Командир сидел в своем кресле, но было непонятно, то ли он дремлет, то ли думает. Иногда из командирского кресла раздавались команды и замечания вахтенному офицеру, которые показывали, что командир в курсе всех дел.
Скоро рассвет. Понемногу усиливался дождь, в темноте угадывались силуэты кораблей, стоявших на рейде залива Стрелок. В четыре часа утра на вахту заступил командир группы минно-ракетного оружия Марат Валишин. В это же время на ходовой поднялся экспедитор матрос Гелеверя с телеграммой. «Товарищ командир, разрешите доложить!» — обратился экспедитор к командиру. Командир, включив небольшой свет у маленького столика, быстро прочитал телеграмму. «Ну, что ж, Ирвинг идет на нас» — объявил громко командир всем на мостике — «связист, связь с эскадрой, начальника штаба на связь!».
Я еще не успел вызвать корреспондента, как из пульта командира корабля послышалось: «Внимание всех, на связи начальник штаба, командиров на связь!». Корабли в порядке своих тактических номеров докладывали присутствие командиров на связи. Подтвердили наличие командира и мы.
«Так, командиры, тайфун идет на нас, всем приготовить корабли к плаванию в штормовых условиях, в течение часа доложить готовность и наличие личного состава на корабле». Командиры кораблей в той же очередности подтвердили получение команды.
Гокинаев сразу доложил начальнику штаба эскадры: «ТАКР "Минск" к плаванию в штормовых условиях готов!» и добавил: «Прошу разрешения сниматься и следовать в назначенный район».
«Ты что, командир? У тебя два эшелона не в строю, а выход в море даже с одним неисправным по корабельному уставу запрещен. Стоять в бухте Руднева на бочке, скоро к вам подойдет еще один буксир!» — опять ответил отказом, даже с какой-то обидой начальник штаба эскадры.
«Ну, перестраховщики! Загубят корабль» — обратился как бы в пустоту командир, но по радио ответил: «Есть! Понял, но в сильный ветер с нами не справятся и три буксира!». И сразу по громкоговорящий связи скомандовал в пост энергетики и живучести (ПЭЖ): «Механик, будь готов в любой момент дать ход!». «Есть! Механики не подведут!» — раздался бодрый голос командира БЧ-5.
Командиры боевых частей, находившиеся на ходовом, кроме механика, руководившего своими подчиненными из ПЭЖа, доложили командиру о готовности к плаванию в штормовых условиях.
«Ну, ребята, все по командным пунктам! Сегодня будет сложно!» — по военному коротко проинструктировал нас командир — «связист, будь здесь за пультом связи командира корабля!».
Начало светать, дождь усилился, и порывы ветра, по словам метеорологов, достигали 27 метров. На ходовой командный пункт поднялся заместитель командира по политической части капитан 2 ранга Олег Михайлович Гаранин. «Ну, что у нас тут — тайфунчик?» — спросил он с некоторой усмешкой. «Помню, у нас на Черном море в 1972 году» — начал он вспоминать какую-то давнюю историю. Но командир прервал его монолог: «Олег Михайлович, ты бы по постам прошел, проверил, как люди? Проинструктировал, посмотрел, что там, провел бы партийную работу!».
«Да, сейчас соберу в парткоме замов и проинструктирую» —— с некоторой обидой за то, что его не дослушали, ответил Олег Михайлович и, подойдя к пульту корабельной трансляции и аккуратно включив кнопки всех линий, объявил: «Замполитам боевых частей, дивизионов, секретарю Парткома, секретарю комитета комсомола, начальнику клуба, редактору корабельной газеты прибыть в партком. Я их всех сейчас настрою на тайфун!» —- весело улыбнувшись, Олег Михайлович, покинул ходовой.
Из метеопоста доложили, что ветер усилился до 28 м/с. Было видно, что
усилился и дождь — струи стали почти горизонтальными. Из носовых швартовых устройств доложили, что бридель натягивается, как ниточка. Командир отправил помощника проверить крепление имущества и порядок на верхней палубе, а боцману приказал быть готовым к отдаче якорей. Подошел еще один буксир и командир по радиостанции «Рейд» проинструктировал командира буксира, как ему одерживать корабль.
На ходовой командный пункт поднялись военные «киношники», снимавшие фильм о корабле, и спросили у командира разрешения быть на ходовом и посмотреть на действия команды. Командир разрешил, но попросил, чтобы они не мешались. «Киношники» затихли, расположившись рядом с прокладочным столом вахтенного офицера, на котором колдовал командир электронавигационной группы БЧ-1 Сергей Клемин.

В 8 часов утра вахтенным офицером заступил командир зенитно-ракетного дивизиона Владимир Ульянич. Ветер усиливался порывами до 30 м/с, и командир снова запросил у штаба разрешение на выход в море. «Порвет бридель, и могут быть проблемы!» — пытался он уговорить начальника штаба эскадры. «Командир, ты здесь первый раз, а у нас в августе и сентябре каждого года такое творится. Не первый раз, отстоимся!» — заверил, успокоил командира и, наверное, больше самого себя, начальник штаба эскадры.
К 12 часам порывы ветра усилились до 35 м/с, и внезапно у нас порвало бридель. Из носовых швартовых устройств раздался мат боцмана и прошел нервный доклад: «Товарищ, ...эх..., бридель порвало!». Но это мы и сами видели. Вместе с упиравшимися из всех сил буксирами «Минск» понесло на атомную подводную лодку, стоявшую в миле от нас, ближе к берегу. До скал и пляжа в бухте Тинкан было также рукой подать.
«Боцман! Отдать оба якоря!» — спокойно, как на учениях, скомандовал командир. Через включенную громкоговорящую связь в носовых швартовых устройствах раздался характерный шум отдающихся якорей. Корабль развернуло опять против ветра. «Связист, доложи обстановку на эскадру» — приказал, не повышая голоса, командир. Его хладнокровие вселяло надежду. С эскадры опять попытались нас успокоить: «Ничего страшного, командир, держитесь на якорях, сейчас ветер начнет стихать!».
И действительно, ветер начал стихать, и почти прекратился дождь. Метеорологи доложили, что ветер порывами до 17 м/с. Наступил почти штиль в сравнении с тем, что нам пришлось пережить.
«Товарищи офицеры!» — обратился к нам командир — «вы видите уникальное явление. Мы сейчас находимся в „глазе" тайфуна. Такое видеть дано не каждому». Я удивлялся, как командир в такой момент умудрялся учить нас морским премудростям.
«В нулевой точке были, теперь побываем в глазу» — как всегда пошутил химик, откуда-то из-за занавески.
«Вахтенный офицер, скомандуйте в ПЭЖ, быть в готовности дать немедленно ход! Сейчас нас здорово тряхнет» — приказал командир.
Через 20—30 минут ветер опять резко усилился, и на корабль вновь обрушился ливень.
«Ветер порывами до 37 метров!» — доложили из метеопоста.
«Ну, сейчас порвет якоря» — размышляя как бы сам с собой, сказал тихо командир.
Из носовых швартовых устройств во время одного из порывов ветра раздался хриплый голос боцмана: «Товарищ командир! Порвало левую якорь-цепь!». Корабль вместе с буксирами опять стал разворачиваться бортом к ветру.
Командир встал из кресла, подошел к машинным телеграфам и тихо сказал: «Снимаемся! Боцман, выбирать правый якорь! Механик, самый малый вперед! Связист, доложите на эскадру. Порвало левую якорь-цепь, снимаюсь, выхожу штормовать в море!».
В это время в предбаннике ходового раздался слегка истерический голос Юрия Полякова: «Прекратить съемку! Товарищ командир, эти киношники тут все снимают!».
«Юрий Мелентьевич! Вы наверное немного устали, идите, отдохните в каюте!» — спокойно сказал командир. И как бы извиняясь перед киношниками, сказал: «Он не спал всю ночь и немного нервничает. Извините!».
С флагманского крейсера «Адмирал Сенявин» в ответ на наш доклад по радио раздался нервный голос начальника штаба: «Командир, ну что ты паникуешь? Не как начальник штаба, а как командир, такой же, как ты, прошу, не выходи! Отстоишься на одном якоре! Выйдешь, погубишь корабль и людей! У тебя же всего один эшелон в строю».
Но командир спокойно передвинул машинные телеграфы на «малый вперед» и как бы про себя сказал: «А если порвет и правый якорь, на чем прикажите стоять, товарищ контр-адмирал?».
«Рулевой, штурман! Курс на боновые ворота! Буксирам передать благодарность за обеспечение!».
«Корабль не слушается руля!» — вдруг доложил рулевой.
«Ничего, сынок! Давай понемногу! Все будет хорошо» — успокоил командир рулевого. К рулевому подбежал командир ЭНГ Сергей Клемин и стал что-то тихо говорить и помогать.
«Курс на боновые ворота 135 градусов» — вдруг раздался с сигнального мостика спокойный голос, недавно отправленного отдыхать, ВрИО старпома Полякова.
«Юрий Мелентьевич! Молодцом! Докладывать пеленга на боновые ворота с обоих бортов каждую минуту!» — спокойно ответил командир.
На ходовом стояла такая тишина, что было слышно журчание приборов и легкий стрекот камеры белорусских киношников. «Ну, командир! Ну, молодец!» — подумали тогда многие из нас.
Прошли боковые ворота. Распахнулась дверь на ходовом, и появился сияющий замполит Гаранин: «Товарищ командир, внизу все в порядке! Трусы и паникеры не замечены! Замполиты доводят линию Коммунистической партии, ее Центрального комитета и Советского Правительства до каждого матроса».
«И лично ее Генерального секретаря» — добавил шепотом, непонятно откуда взявшийся рядом со мной Сергей Юровский.
Командир улыбнулся, и улыбнулись все присутствующие на мостике.

Мы вышли в назначенный штабом флота полигон и благополучно практически трое суток отштормовали всего на двух эшелонах. Тогда даже в штабе флота мало кто понимал, что командир «Минска» практически спас от гибели единственный на Тихоокеанском флоте авианосец, а также жизни тысячи людей. На флоте и на 10-й оперативной эскадре никто не захотел взять на себя ответственность за наш корабль, а он это сделал. Чего это ему стоило, знает только он и те, кто видел эти события в конце августа 1979 г.
Естественно, за тот несанкционированный выход в море от штаба флота и от штаба 10-й оперативной эскадры никто благодарности не получил. Была лишь некоторая затаенная неприязнь со стороны всех штабов за то, что сделали не так, как нам приказали. Впоследствии было проведено расследование причин обрыва бриделя и якорь-цепи, но это совсем другая история.

Позже жены рассказали о том ужасе, который они пережили при разгуле стихии в поселке. Наша маленькая и спокойная речка — Подсобный ключ — вышла из берегов. Стекла при сильных порывах ветра угрожающе дрожали. Казалось, что постройки «героических» военных строителей должны рассыпаться, как карточные домики. Мимо нашего дома проносило поваленные деревья, смытые дрова, трупы животных, части каких-то построек и массу мусора.
Снесенные мосты, десятки километров размытых дорог, утонувшие суда, разрушенная инфраструктура городов и поселков — вот что стало итогом прохождения тайфуна Ирвинг через Приморский край.

Источник

[Yandex Bot]